Одинокий маэстро

автор: Лапка

Он играл и руками, и душой, играл навзрыд, играл в последний раз. Так, чтобы запомнить на всю жизнь, чтобы долго ещё содрогалась хрустальная люстра на высоком потолке и звенела сосульками, мол, вас-то тогда здесь не было, а я вот слышала, как он играл.
Смычок скользил по тонким струнам быстро и резво, как никогда. Он насмехался над дирижёрской палочкой: куда там ей, заурядной деревяшке. Зря дирижёр взмахивал ею всё чаще и чаще, зря он старался, напрасно на его длинном остром носу выступили капельки пота. Конечно, потом люди назовут его маэстро, но на самом деле маэстро здесь был другой. Он стоял в парадном костюме в дальнем углу оркестровой ямы со скрипкой у щеки и искренне рыдал – не слезами, а музыкой.
Зал притих, словно почувствовал что-то. Хотя, наверное, зрители следили за действием на сцене, а вовсе не за стараниями печального скрипача; некоторые из них даже не слушали, что играет оркестр. Но маэстро чувствовал на себе взгляд всего одних светло-карих тёплых глаз. Он знал, что хрупкая девушка в третьей ложе, положившая на колени вязаную сумочку, не сводит с него глаз и думает только о нём. Он играл не для многочисленной публики театра, а для неё одной, в безумной надежде, что поймёт, смирится, отступит. Сам сознавал, что не будет этого, и рыдал ещё сильнее. Его отчаяние лилось через пронзительные звуки скрипки и охватывало зал.
Когда спектакль был окончен, разразился гром аплодисментов. После нежной музыки они были такими немелодичными, что хотелось заткнуть уши; хлопали актёрам, не музыкантам. Как только опустился занавес, скрипач поспешно покинул оркестровую яму, забрав с собой скрипку. Пробиваясь сквозь толпу за кулисами, он невольно представлял, как тонкая фигура отделилась от основной массы людей на выходе и осталась стоять у массивной колонны, дыша на замёрзшие руки. Она прислонилась спиной к холодной свежевыкрашенной стене театра и теперь смотрела на тяжёлую дубовую дверь, с нетерпением ожидая, как она скрипнет в последний для них раз… От боли маэстро прикрыл глаза и вслепую повернул тугую медную ручку. Он очутился в пыльной тесной комнатке, которая раньше принадлежала кому-то из актёров, а потом опустела. Там был только покосившийся стол да энергосберегающая лампочка на потолке. Маэстро судорожно вздохнул, поцеловал лакированный изгиб скрипки, бережно положил её в чехол и медленно опустил на тот самый стол. От избытка чувств хотелось разломать смычок напополам и бросить на пол, но он не сделал этого, а просто выбежал из ненавистного сейчас помещения и сломя голову полетел по пустынным коридорам. Мраморный пол жалобно ворчал, а эхо подхватывало тихий звук каждого шага. Перед выходом скрипач остановился, отдышался; скрипнула дверь; сутулая фигура была точь-в-точь такой, как представлялась. Он подошёл к ней, чувствуя себя скованным по рукам и ногам, и посмотрел в глаза. Она ободряюще улыбнулась и прошептала:
- Ну что же ты? Пойдём.
Маэстро не двинулся с места и спросил почему-то хриплым голосом:
- Любишь меня?
Ответ последовал тут же, она даже потянула его за руку, заставив тысячи иголочек пробежать по коже от этого прикосновения.
- Конечно. Пойдём, и у нас будет семья, будет свой дом, и ты найдёшь работу, забудешь о своей музыке…
Он расправил плечи. Взгляд наполнился чем-то диким, непримиримым и в то же время прекрасным. Это была свобода. Она тонула в волнах горя и печали, но – существовала. Маэстро резко развернулся и быстрым шагом ушёл обратно, в таинственные лабиринты театра, которые чуть было не покинул из-за человеческого счастья.
Так и звучит одинокая скрипка в огромном зале с сотнями мест и хрустальной люстрой. Плачет о грустном, давно прошедшем, но не забытом и вызывающем холодную боль в сердце. Плачет для пустой третьей ложи. Плачет о том, что когда любят, не отнимают у любимого цель его жизни.
Используются технологии uCoz